|
«А после войны вернулись - с третьим мужем - вот сюда, в эти комнатки. Третий муж… Ныл, ныл - и умер, а когда, отчего - Александра Эрнестовна не заметила» (курсив мой – Г.П.). Зато как восторженно отзывается Александра Эрнестовна о своих многочисленных «романах» - и реальных, и воображаемых: «О, конечно, у нее всю жизнь были рома-а-аны, как же иначе? Женское сердце - оно такое! Да вот три года назад - у Александры Эрнестовны скрипач снимал закуток. Двадцать шесть лет, лауреат, глаза! . Конечно, чувства он таил в душе, но взгляд - он же все выдает! Вечером Александра Эрнестовна, бывало, спросит его: "Чаю? ", а он вот так только посмотрит и ни-че-го не говорит! Ну, вы понимаете? Ков-ва-арный! Так и молчал, пока жил у Александры Эрнестовны. Но видно было, что весь горит и в душе прямо-таки клокочет. По вечерам вдвоем в двух тесных комнатках . Знаете, что-то такое в воздухе было - обоим ясно . Он не выдерживал и уходил. На улицу. Бродил где-то допоздна». Для «милой Шуры» такое поведение мужчины является наилучшим свидетельством его симпатии к ней, в то время как сама писательница иронизирует над героиней. На художественном воплощении поведения героев (чаще всего виртуального) строится и рассказ Т.Толстой «Река Оккервиль»: «Симеонов сидел, машинально улыбался, кивал головой, цеплял вилкой соленый помидор, смотрел, как и все, на Веру Васильевну, выслушивал ее громкие шутки». А в момент появления Симеонова «Вера Васильевна рассказывала, задыхаясь от смеха, анекдот, он чувствовал: «жизнь его была раздавлена, переехана пополам… И Симеонов топтал серые высокие дома на реке Оккервиль, крушил мосты с башенками и швырял цепи, засыпал мусором светлые серые воды, но река вновь пробивала себе русло, а дома упрямо вставали из развалин, и по несокрушимым мостам скакали экипажи, запряженные парой гнедых». Ожидания героя не оправдались: он, будучи представителем патриархальной культуры, хотел увидеть скромную, преданную только ему одному женщину, а перед ним предстала та, чье поведение свидетельствует о раскрепощенной, лишенной женственности и мягкости характера, она предпочитает шум и веселье безмятежному семейному счастью с тем единственным, кто будет ей предан до конца жизни. В оценке поведения героев Толстой в большей степени проявляется скрытый сарказм: «Петерс полюбил девочку с бородавками и стал ходить за ней по пятам» («Петерс»). «Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай» («Соня»). В рассказах Л. Петрушевской поведению героинь уделено не меньше внимания, а в некоторых случаях, при всем несходстве творческих индивидуальностей, поведение мужчин-любовников буквально совпадает в пафосе авторского отрицания: «После работы она (Нина – Г.П.) заходила за ним в его кабинет – никакой романтики: уборщица вытряхивает урны, шваркает мокрой шваброй по линолеуму, а Аркадий Борисыч долго моет руки, трет щеточкой, подозрительно осматривает свои розовые ногти и с отвращением смотрит на себя в зеркало. Стоит, розовый, сытый, тугой, яйцевидный, Нину не замечает, а она уже в пальто на пороге. Потом высунет треугольный язык и вертит его так и сяк – боится заразы. Тоже мне Финист Ясный Сокол! Какие такие страсти могли у нее быть с Аркадием Борисычем – никаких, конечно». И еще раз позже героиня возвращается к трусоватости и себялюбию героя, набрасывая почти гротескный портрет: в эпидемию гриппа на вызовы «ходил, надев марлевый намордник и резиновые перчатки, чтобы вирус не прицепился, но не уберегся, слег» (Т. Толстая «Поэт и Муза»). И автор, и героиня иронизируют над любовником Нины, над его мужской несостоятельностью, внутренним страхом перед жизнью, такой мужчина не может внушить ни страсти, ни тем более любви. Передача женского разочарования через репрезентацию конкретного поведения персонажей нередко встречается и в прозе Петрушевской: «Я пригласила все-таки к себе в гости этого Толю, этого очаровательного Толю, у которого щеки уже начинают обвисать, и сказала ему: - Толя, ну зачем же вы стареете, так рано и стареете, помните, каким вы были очаровательным в молодости? И все у нас в порядке, музыка играет, свеча горит, к утру, от нее остался в подсвечнике один горелый фитиль. <…> Короче говоря, Толя заводит речь издалека, говорит своим нежным голосом какую-то чушь, хотя он одарен необыкновенно тонким вкусом и все ощущает так, как надо. Но все же он говорит так долго, нудно, переживает все одну и ту же мысль, что он потерян, что потерял нить жизни, что его ничто не волнует, никакие вещи, что он иногда сам для себя решает что-нибудь совершить, испытать, кидается в крайности, но остается все так же равнодушным» (Петрушевская, «Гость»). Булгаковедение последнего десятилетия Основные типы фразеологических единиц в русском языке. Мистерия “Каин” |
Художественные модели гендерного поведения героев
Страница 3
Информация о литературе » Типология и поэтика женской прозы - гендерный аспект » Художественные модели гендерного поведения героев
