Девятнадцатилетняя проститутка оказалась в тюрьме за то, что «в порыве естественной тоски запустила бутылкой в голову милиционеру, зашедшему просто так, проверить, и на этом ее похождения закончились, поскольку тут милиционер и закон, не считающиеся ни с чьими причудами, ни с чьей естественной тоской и словами вроде: «Я тебя шлю к черту», — и это, в свою очередь, не могло не кончиться вот таким выездным судом в подвале дома, и не могло не кончиться выходом на улицу темным вечером пред лицом толпы, публичным явлением толпе заинтересованного данным фактом народа, увидевшего дочь Ксени, но не в драных школьных колготках и кусающую детей в драках, а вот в таком виде: в каком, еще вопрос».

Имя девушки неизвестно, она представлена в тексте через имя матери, тоже проститутки – прием обезличивания. Повествование носит дискретный характер, что характерно для творчества Петрушевской. Из складывающейся мозаики текста мы узнаем некоторые подробности жизни героинь: «А ведь подсудимая уже находится в тюрьме три месяца, и уже передавались ей папиросы и печенье, но тут в толпе разыгрывается совершенно незабываемая сцена, тут правит бал проститутка Ксеня, которая темным вечером, у входа в красный уголок, в толпе, продвигается, чтобы передать нищую передачку, и кому? Своей же осужденной дочери, опять-таки проститутке. Она осуждена на год…»

«Ведь это не так просто, как кажется, что у проститутки-матери вырастает дочь-проститутка. Вроде бы вначале намерения у матери иные, вроде бы вначале мать не приветствует, что дочь хочет идти по плохой дорожке, — ведь нетрудно догадаться, что мать есть мать и свои прегрешения прощает себе, но не дочери, и хочет видеть в дочери осуществление того, что не удалось ей, — скажем, чтобы дочь училась и так далее. Но нетрудно также догадаться, что дочь вырастает, желая доказать свое, и это неважно, что в ее детстве во дворе ее все шпыняли и она в злобе кусала детей — так говорили, и так оно и было на самом деле. В детстве дочь проститутки была совсем плохой, на ребрах ничего не находилось, и она была злая и грубила всем кому попало, даже старшим отвечала: «А хотя бы и так» — и вдруг расцвела. Вдруг округлилась, мяса на ней наросло в этой атмосфере вечно накрытого стола в комнате, и вдруг мать стала приплакивать не из-за того, что дочь ее в ответ на поношения по поводу плохой учебы и учительницы могла начать пинать ногой в самое больное место, в голень, — мать стала приплакивать и курила с припухшими глазами из-за того теперь, что все, все кончилось, все надежды рухнули, и дочь привела опять, и опять другого, и все ходоки в эту комнату теперь уже не относятся к этой дочке как к дочке и не угощают конфетой перед тем, как мать выставит за дверь на кухню. Нет, теперь взаимоотношения будут другие, и мать примирится с этим как вообще простой человек: так — так так».

Лицо «дочери Ксении» ассоциируется с белым светом — («луч света в темном царстве»), – и это достигается кратным повторением детали («сейчас ее будут выводить из подвала, белое лицо возникнет в темном проеме»; девятнадцатилетняя дочь-проститутка со своим белым лицом, которое возникнет в проеме дверей»), наращиванием экспрессии ( «сейчас покажется в мученическом темном провале белейшее лицо девятнадцатилетней»). Облик девушки трактуется, как «в чем-то простой-простой, без тайны», даже простейший. «Кажется, что в ней нет ничего от вечного тумана и таинственности, окружающих вроде бы преступление против нравственности. Так себе, ничего, ничего совершенно особенного, а голая простота, и движения, возможно, не без примеси кокетства, но такого простого, нужного, без тайны, кокетства: с оттенком шутки, игры». Главное в облике героини – ее потрясающая естественность: «Шутки и игры добродушной, без подвоха, прочно обоснованной всеми дальнейшими безобманными радостями, которые неуклонно последуют за шутками и весельем раздевающейся женщины». Описание лица, вернее уже будет сказать, – лика проститутки, отсылает нас к евангельскому образу Марии Магдалины, прощенной Иисусом блудницы. И вновь мы можем говорит о традиции русской классической литературы, ее обращении к библейским сюжетам и образам, теме веры и спасения человеческой души.

Антиутопический мир.
Уже на первых страницах романа Е. Замятин создаёт модель идеального, с точки зрения утопистов, государства, где найдена долгожданная гармония общественного и личного, где все граждане обрели наконец желаемое счастье. Во всяком случае таким оно предстаёт в восприятии повествователя - строителя Интеграла, математика Д-503. В чём же счасть ...

Первая ссылка на Кавказ
Пистолетный выстрел, убивший Пушкина, пробудил душу Лермонтова. Он написал энергическую оду, в которой заклеймил низкие интриги, предшествовавшие дуэли, - интриги, затеянные министрами-литераторами и журналистами-шпионами… А.И. Герцен «О развитии революционных событий в России» Возвратившись из поездки, в Тарханы, весной 1836 года Лер ...

Ад
Но вернемся к «Комедии». Как «знающий путь» Вергилий становится проводником Данте в загробном мире. Поэтам предстоит пройти все круги ада. И правую руку сжал мою поэт. И вместе с ним мы подошли вначале К обители ужасной вечных бед. Путь Вергилия и Данте начинается с «Преддверия» Ада. Здесь обитают души «ничтожных», которых нельзя на ...