|
Бунин предъявляет суровый счет не только революционерам, но и самому русскому народу; тут он действительно резок, несентиментален, как не были сентиментальны его дореволюционные повести «Суходол» и «Деревня». «Нет никого материальней нашего народа. Все сады срубят. Даже едя и пья, не преследуют вкуса – лишь бы нажраться… А как, в сущности, не терпят власти, принуждения! Попробуй-ка введи обязательное обучение! С револьвером у виска надо ими править… Злой народ! Участвовать в общественной жизни, в управлении государством – не могут, не хотят за всю историю» – отмечает он осенью 1917-го. «Злой» не потому, что русский; «злой» – значит таково его состояние в данный момент. Бунин негодует на народ не потому, что презирает его, а потому что хорошо знает его созидательные духовные потенции, понимает, что никакое «всемирное бюро по устроению человеческого счастья» (по мнению писателя совершенно реальное) не способно разорить великую державу, если сам народ этого не позволит. «Народ болеет. Не от природы болен, а именно сейчас болеет . Все это всегда бывало, и народный организм все это преодолел бы в другое время. А вот преодолеет ли теперь?» http://www.yaom.ru лучшие ежедневники 2020 планеры. Бунин считает основой русского народа мужика, который сохранил еще некоторый разум, стыд. Русский крестьянин возмущен распущенностью и понимает, что все идет от слабости власти. Простой мужик делает вывод, что «теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит». Народ, ослабленный физически и морально, надеется на то, что «немец придет, наведет порядок». Бунин отмечает одну из основных черт русского характера – надежда на кого угодно, только не на себя. На вопрос «кто виноват?» Бунин отвечает: «Народ». И при этом большую вину за происходящее возлагает на интеллигенцию. Бунин совершенно исторически точно определил, что она во все времена провоцировала народ на баррикады, а сама оказывалась неспособной организовать новую жизнь. Бунин упрекает прежде всего интеллигенцию в том, что она за «человечеством» и «народом» не видела отдельного человека. Даже помощь голодающим происходила «театрально», «литературно», только ради того, чтобы «лишний раз лягнуть правительство». «Страшно сказать, – записывает 20 апреля 1918 года Бунин, – но правда: не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чем писать и кричать? А без этого и жизнь не в жизнь». А в 1918 году он заявлял: «Не народ начал революцию, а вы. Народу было совершенно наплевать на все, чего мы хотели, чем были недовольны. Не врите на народ – ему ваши ответственные министерства, замены Щегловитых Малянтовичами и отмены всяческих цензур были нужны, как летошний снег, и он это доказал твердо и жестоко, сбросивши к черту временное правительство, и Учредительное собрание и “все, за что погибали поколения лучших российских людей”, как вы выражаетесь .» Интеллигенция могла бы подписаться под словами А. И. Герцена: «Я ничего не сделал, ибо всегда хотел сделать больше обыкновенного». Знаменитейшая традиция русской литературы чувства добрые лирой пробуждать попрана, поэзия стала служить низменным чувствам: «Новая литературная низость, ниже которой, кажется, падать уже некуда, открылась в кабаке «Музыкальная табакерка» – сидят спекулянты, шулеры, публичные девки, лопают пирожки по сту целковых штука, пьют ханжу из чайников, а поэты и беллетристы (Алешка Толстой, Брюсов и т. д.) читают им свои и чужие произведения, выбирая наиболее похабные». Писатель считает это одной из причин развращения общества: «Все, что было темного, наглого, противоестественного… в литературе за последние двадцать лет – не то же ли, что теперь в общественной жизни?» Автор «Окаянных дней» замечает, как с приходом Советской власти рушится создаваемое веками: «почта русская кончилась летом 17 года, с тех пор, как у нас впервые, на европейский лад, появился министр почт и телеграфов. Тогда же появился министр труда – и тогда же Россия бросила работать». В силу народной оторопи на всем пространстве России вдруг оборвалась громадная, веками налаженная жизнь и воцарились «беспричинная праздность, противоестественная свобода от всего, чем живо человеческое общество». Народ перестал растить. хлеб и строить дома, вместо нормальной человеческой жизни началась «сумасшедшая по своей бестолковости и горячке имитация какого-то будто бы нового строя: пошли совещания, заседания, митинги, полились декреты, залился трезвоном «прямой провод», и все устремились командовать. Улицы заполнились неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями .». Народ стал подобен «скотине без пастуха, все перегадит и себя погубит». Судьбы детской литературы в России XX века. Советский период развития детской литературы Первые печатники Введение. |
Россия в «Окаянные дни»
Страница 8
Бунин » Россия в «Окаянные дни»
