Сехисмундо проснулся в роскошной спальне короля. Толпы слуг исполняют его желания. Суровый его тюремщик Клотальдо сообщает ему тайну его рождения. Сехисмундо возмущен: его насильно отторгли от мира, его мучили и терзали, из человека сделали полузверя! О, теперь он будет мстить жестоко!

Знаменателен его разговор с королем, который пришел обнять его:

Меня ты, будучи отцом,

К себе не допускал бездушно,

Ты для меня закрыл свой дом,

И воспитал меня, как зверя,

И, как чудовище, терзал,

И умертвить меня старался .

Все символично в пьесе Кальдерона, и эта речь Сехисмундо полна глубокой философской символики. В данном случае несчастный и безумный принц олицетворяет собой тех мятежных грешников, которые обращают к богу свой протест. Бог дал людям жизнь, и он же требует от них страданий; он закрыл им доступ в свой дом, т. е. на небо, в рай, он воспитывает их, как зверей, и терзает их. Разве бог не тиран, как тиран в глазах Сехисмундо его отец Басилио? Дать жизнь и отнять счастье — не значит ли это отнять самое жизнь?

Когда бы ты мне жизни не дал,

Я б о тебе не говорил,

Но раз ты дал, я проклинаю,

Что ты меня се лишил,—

говорит Сехисмундо своему отцу, как грешники говорят богу. Кальдерон не сочувствует этому мятежу, он постарается развенчать эту философию протеста, но, как большой художник, он не мог не изложить ее красноречивыми устами своего героя. Эта богоборческая философия с самых отдаленных веков христианства смущала умы людей и внушала немало беспокойств блюстителям религиозной догмы. В XVIII столетии, в момент самого ожесточенного наступления на христианство, Вольтер писал о боге в своей философской поэме «За и против»:

Слеп в милостях своих, слеп в ярости своей,

Едва успев создать, он стал губить людей.

Церковь оправдывала жестокость бога «первородным грехом», но протестующий ум человека не мирился с этим объяснением. Веками среди богословов длились споры о том, волен или не волен человек в своих поступках; если волен, то зачем всемогущий бог позволяет человеку творить зло; если человек не волен в своих поступках, то как согласовать понятие о милосердии бога с мстительным преследованием человека за зло самого же бога, совершенное руками человека. Так рассуждали средневековые философы-богословы. В речи Сехисмундо отразились многие из этих суждений:

О небо! Я узнать хотел бы,

За что ты мучаешь меня?

Какое зло тебе я сделал,

Впервые свет увидев дня?

Какая ж это справедливость?

Кальдерону доступен широкий размах мысли. Не это ли поднимает его над рядовыми пропагандистами католицизма? Он способен оценить мир, человека, и вопреки христианскому учению о презрении к женщине как к существу богомерзкому (и поныне в церквах женщине воспрещен вход в алтарь), вопреки этой варварской точке зрения на женщину, Кальдерон, католик и фанатик, способен не только оценить, но и опоэтизировать женскую красоту. Послушайте его Сехисмундо:

Читать мне в книгах приходилось,

Что бог, когда творил он мир земной,

Внимательней всего над человеком

Свой зоркий взгляд остановил,—

То малый мир: так в женщине он, значит,

Нам небо малое явил.

В ней больше красоты, чем в человеке,

Как в небесах в сравнении с землей.

Предначертание бога должно свершиться. Сехисмундо, обретая власть, безумствует. Он бросает в пропасть поспорившего с ним придворного, он вступает в поединок с московским герцогом Астольфо, своим двоюродным братом, он хочет силой овладеть Росаурой, он покушается на жизнь Клотальдо, он угрожает даже отцу. Басилио пытается смягчить его. Он призывает его к человеколюбию и покорности. «Ты, гордый, возлюбивший зло . Смирись!» Снова и снова, как рефрен, звучит в пьесе его основная тема: «Жизнь есть сон».

«Быть может, ты лишь спишь и грезишь»,— неоднократно повторяют неистовому и озлобленному юноше. Наконец, отчаявшись исправить сына, король снова отправляет его в башню, дав ему предварительно снотворного. И опять Сехисмундо закован цепями. Все виденное и пережитое ему кажется сном. Только теперь он постигает тщету жизни. Зачем страсти, зачем честолюбие", зачем поиски наслаждений, зачем даже само счастье — ведь все это только сон! «Спит царь, и видит сон о царстве, и грезит вымыслом своим», спит богач, и ему во сне тревожном богатство видится; спит бедняк, жалуясь па судьбу, кого-то укоряя, не зная, что жизнь жалкая его — всего лишь сон, «и каждый видит сон о жизни».

Все стремятся к счастью, торопятся, ищут, борются, а жизнь — безумие, ошибка, и лучший миг в жизни, миг радости,, блаженства, счастья, есть всего лишь заблуждение. Какой же вывод делает Сехисмундо? Надо отказаться от борьбы, от протеста и смириться:

Юмористические рассказы («Фантазеры», «Огурцы», «Мишкина каша», «Живая шляпа» и др.). Своеобразие психологических характеристик героев, юмор
Рассказ «Живая шляпа» останется актуальным всегда. Этот веселый рассказ был любимым у многих в детстве. Почему же он так хорошо запоминается детьми? Да потому, что «детские страхи» преследуют ребенка на протяжении всего его детства: «А вдруг это пальто - живое и сейчас меня схватит?», «А вдруг шкаф сейчас откроется и кто-то страшный вый ...

Антиутопия Замятина «Мы»: роль государства и связь с романом «Что делать?»
В XX веке некоторые из идей утопических идей реализовались при формировании тоталитарных государств, в том числе Советского Союза. Но на практике оказалось, что ни одна из теорий всеобщего развития и счастья общества неэффективна, а порою наоборот деструктивна и губительна. И на смену романам-утопиям приходят антиутопии, аллегорично пов ...

Мотив будущего как далекого прошлого
Грядущее интерпретируется Бродским как наступление доисторического прошлого, как наступление эры варварства, оледенения, ископаемых чудовищ или времени, когда земля была покрыта водой и ее обитателями были моллюски: < .> Дымят ихтиозавры грязные на рейде. («Зимним вечером в Ялте», 1969[II; 141]) Грядущее настало < .> < ...