Историзм писательского мышления в повествовательной структуре романов
Страница 1
Информация о литературе » Историзм писательского мышления в повествовательной структуре романов

Исторический роман, возникая на стыке научного и эстетического мышления, требует сочетания в авторском лице художественного дарования и пытливости ученого., погружается в архивную пыль, производит анализ и отбор документальных свидетельств, создает свою научно-эстетическую концепцию эпохи и героев, учитывая существующие в науке точки зрения, а порой критически их переосмысляя. Вся масса отобранного, изученного и переработанного материала воплощается в художественную ткань романа, полностью трансформируясь по законам образа творчества. Закрепляя в тексте созданную модель прошлого, автор обычно скрывается за объективным образным слоем повествования, не пытаясь обнаружить свое присутствие. Такая форма рассказа, была доминирующей вплоть до 60-х годов. В дальнейшем "единовластие объективного стиля расшатывается в силу широкого распространения произведений, синтезирующих объективно-образную и субъективно-публицистическую формы изложения"[1] Это привело к усложнению хронотопа, к совмещению в рамках единого временного – авторского голоса. Среди разнообразных форм вхождений автора в основной текст заметное место приобрел голос ученого-историка, который, не скрывая высоты своей точки обзора, дает справки и комментарии по поводу изображаемого, размышляет вслух, вводит читателя в творческую лабораторию. Такова повествовательная манера Ю. Трифонова ("Нетерпение", 1973), В. Чивилихина ("Память", 1982), Ю. Давыдова ("Две связки писем", 1983) и др. По-своему ярко выражает закономерности подобного плана и творчество Д. Балашова.

Причины этих модификаций исследователи видят в изменении нравственно-философской атмосферы эпохи, в углублении исторического сознания современного человека, в усилении личностного восприятия далекого прошлого. Соглашаясь с этим, необходимо сделать некоторые дополнения общего и, применительно к творчеству Балашова, частного характера. Активное включение голоса ученого в общий контекст романов о прошлом, на наш взгляд, свидетельствует об их возросшей научно-познавательной функции. С одной стороны здесь необходимо видеть результат преимущественного интереса современного читателя ко всему достоверному, документально засвидетельствованному, а с другой, учитывая некоторое отставание науки от потребностей читателя, - своего рода следствие компенсирующей функции художественно-исторической литературы. Наличие историко-публицистического материала в романах серии "Государи московские", использование авторского плана в романном контексте объясняется также сложностью и недостаточной изученностью эпохи объединения русских земель вокруг Московского княжества.

Обзор творчества Д. Балашова позволяет выявить определенную эволюцию его повествовательного почерка. Произведения новгородского цикла выдержаны в традиционном стиле, без каких-либо заметных модификаций структуры повествования. В них преобладает изображение. Интерес к новому стилевому принципу возник у художника в связи с обращением к теме возвышения Московского княжества. В "Младшем сыне" - начальном романе цикла "Государи московские" - уже имеются фрагменты, в которых собственно художественное изображение прерывается авторскими декларациями. В повествовании о русском средневековье появляется голос ученого-мыслителя в виде комментариев и историко-философских сентенций. Но количество таких эпизодов невелико, значимость их в раскрытии идейно-художественного содержания романа не столь ощутима. По всему видно, что писатель делает первые пробы в создании формы романа с открытым авторским присутствием.

По-настоящему широко и органично голос историка включается в объективированный контекст "Великого стола", а затем и следующих романов – "Бремя власти" и "Симеон Гордый", "Ветер времени, "Отречение", "Святая Русь". Внимательное их прочтение позволяет обнаружить авторские вкрапления по всему тексту произведений. Они разнообразны по объему, полифункциональны по сущности. Проследим основные формы проявления в них голоса историка.

Одна из распространенных форм авторского присутствия в романах цикла "Государи Московские" связана с отношением Балашова к проблеме исторического факта и вымысла. Мы уже говорили о том, что Балашов неоднократно заявлял: читатель знает прошлое преимущественно по художественной литературе, а это в свою очередь требует от "авторов исторических романов бережного отношения к документальным источникам"[2]

Этому принципиальному положению Балашов неукоснительно следует в своей художественной практике. Не случайно специалисты-историки в один голос отмечают фактологическую безукоризненность его романов (В. Янин, Д. Лихачев, В. Евсюков, С. Комиссаров). Такой приоритет летописного факта наблюдается даже в их повествовательной структуре. Имеется в виду активно используемый прием ссылок на свидетельства древних хроник. Например, в "Великом столе", объясняя причины похода тверских войск на Москву, автор добавляет: "Даже и владимирский летописец отмечал позднее, что поход на Юрия был затеян Михаилом"[3] Использование подобного способа аргументации, характерного более для научных произведений, вызывает у читателя чувство доверия к изображаемому, придает содержанию романа дополнительную правдивость.

Страницы: 1 2 3 4 5