До конца 80-х годов ХХ века отечественная школа разного уровня неизменно использовала программы и учебники по литературе, созданные на основе единой версии истории общества и социологически соотнесённой с нею истории искусства, методологически восходящей к марксистско-ленинской периодизации революционных политических событий в мире и в России. Освобождение от этой догматической методологии и схематизма, именовавшегося научной традицией, предоставляли возможность поменять в учебном процессе местами тексты, давно утратившие свою привлекательность для читателя, на явления возвращённой культуры; и это обстоятельство какое-то время примиряло нас с остро ощущающимся ныне дефицитом учебников и программ нового поколения.

Хотя возраст первых попыток по-новому осмыслить культурное и литературное пространство ХХ столетия уже переваливает через рубеж десяти лет (Акимов В.М. Великие и трудные судьбы: Страницы литературной жизни Петрограда-Ленинграда.-Л.: Лениздат, 1990.-67с.; Скобелев, В.П. Слово далёкое и близкое: Народ – герой – жанр: [Очерки по поэтике и истории литературы]. – Самара: Кн. Изд-во, 1991.-278 с.; Голубков, М.М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы 20-30-х годов./Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А.М.Горького.-М.: Наследие, 1992.199с.), нельзя утверждать, что концептуальный инфантилизм и наивный эмпиризм себя полностью исчерпали в историко-литературных исследованиях. Единодушны исследователи в утверждении, что «разомкнувшееся в конце ХХ века культурное пространство» создаёт уникальную для историков литературы ситуацию, позволяющую осмыслить художественный феномен отечественной литературы во всём многообразии и сложности этого явления. Но солидарны они только в отрицании прежних вульгаризированных схем (Освобождение от догм. История русской литературы: Состояние и пути изучения: Сб. ст./РАН, Науч. сост. на рус. лит., Институт мировой литературы; Отв. ред. Д.П.Николаев.- М.: Наследие, 1997. Т.1.-308с. Т.2.-214.) и в признании необходимости выработки новой концепции историко-литературного процесса, в основу которой были бы положены «высокозначимые эстетические ресурсы, которые были накоплены в течение века русской литературой, часто и в значительной степени вопреки всем видам оказываемого на неё давления» (С.И.Тимина. Русский ХХ век//Русская литература ХХ века. Школы, направления, методы творческой работы. СПб.: «Logos»; М.: «Высшая школа», 2002.С.7).

Реальное и ирреальное в мистических новеллах Л. Петрушевской
Так что же представляет из себя этот «трансмарш», каким способом и в результате чего герои попадают из одного мира в другой? Это и предстоит выяснить нам в этой главе. «Где я была?» – вопрос героини одноименного рассказа утратил свою вопросительную интонацию уже в его заглавии. А вынесенный на обложку в качестве названия всей книги, он ...

"Тайна крови"
Самый маленький, но заслуживающий не меньше внимания цикл "Тайна крови", включает четыре рассказа, в которых автор ищет ответ на вопрос: на чем основывается любовь детей и родителей. Учитывая специфические знания писательницы от сборника можно было бы ожидать посвящения в таинственные законы генетики, но Улицкая решает вопрос ...

«Повесть о смерти и погребении князя Михаила Скопина-Шуйского», ее близость к народной исторической песне
Повесть, посвященная трагической гибели храброго полководца, особенно проявившего себя в борьбе против Лжедмитрия 2. Князь внезапно скончался после пира у князя Воротынского, а причиной смерти в народе считали яд, который дала ему жена князя Дмитрия Ивановича Шуйского Мария. Он был отравлен на пиру у князя Воротынского; в смерти Скопи ...