|
В своих заботах о будущем люди все глубже осознают знаменитую формулу Достоевского? «Мир спасет красота»; Чехов создавал эту красоту, по крупицам извлекая материал из окружающей действительности, глядя на мир взглядом не только проницательным и понимающим, но и доброжелательным, поистине гуманным взглядом врача и учителя. И сотворенная им красота, то вечно прекрасное, что содержится во всяком истинном произведении искусства, активно служит людям, помогая творить добро, о чем свидетельствует театральная история его великих пьес. В 1896 году па сцене Александрийского театра провалилась «Чайка», но в дальнейшем драматургия Чехова нашла достойных исполнителей – Художественный театр (творческая связь которого с писателем увековечена чайкой на эмблеме театра), для передовой русской интеллигенции начала XX века Художественный театр был одним из центров культуры, а его руководители – К. Станиславский и В. Немирович-Данченко – выросли па постановках пьес Чехова и Горького в величайших мастеров театрального искусства. В.И. Немирович-Данченко, отличавшийся обостренным чувством времени, в 1939 году, с началом второй мировой войны, начал репетиции «Трех сестер». Этот спектакль МХАТа пользовался огромным успехом во время Великой Отечественной войны и не сходил со сцены почти сорок лет. В творчестве Чехова дарит то доброе эстетическое начало, которое открыл Л. Толстой в «Войне и мире», основывающееся на глубоком, сочувственном понимании каждого человека, на отказе от деления героев на «добрых» и «злых», или, как стали говорить позже, на «положительных» и «отрицательных». Правда, в пьесах можно найти персонажи, явно не любимые автором, как, например, лакей Яша из «Вишневого сада», или Наташа из «Трех сестер». Но главный пафос отношения его к своим героям, к изображаемым людям – это глубокое человеческое понимание. И произошло одно из чудес искусства: в тех же персонажах, которые олицетворяют духовную бесприютность части русской интеллигенции, роковую ее оторванность от живого целенаправленного действия, читатель другой исторической эпохи увидел еще и прекрасные человеческие черты. Действующие лица пьес – и те, которым автор отдает предпочтение, и несколько более отдаленные от духовного мира художника, – никогда не олицетворяют зла. Чехов почти в каждом из них умеет находить человеческое и заставляет читателя подумать не только о том, как уныла была русская жизнь, но и о красоте жизни вообще, о красите русской земли, о красоте человека. Л. Толстой назвал Чехова «Пушкиным в прозе», и это определение в еще большей степени справедливо по отношению к чеховским пьесам. Их надо читать не как сюжетный роман, с нетерпением ожидая развязки, а как хорошие стихи, вчитываясь в каждую строчку, в каждую реплику, проникаясь настроением произведения. Текст чеховских пьес настолько поэтичен, что – один из редких случаев в истории музыки – Рахманинов написал романс на слова Сони («Дядя Ваня») («Мы отдохнем…»). Красота, уже существовавшая в поэзии Пушкина, музыке Чайковского, прозе Тургенева и самого Чехова, появилась и на страницах его пьес. Поэзия нового театра содержится не только в текстах – вспомните, где происходит действие в чеховских пьесах: на озере вечером, в момент восхода луны («Чайка»), в старом саде над рекой, к которой есть еловая аллея («Три сестры»), в комнатах старинного помещичьего дома, в окна которого заглядывают ветви цветущих вишневым деревьев («Вишневый сад»). «Повесть о Савве Грудцыне». Проблема воспитания молодого поколения. Тема
двойничества Сущность народного творчества Культура итальянского Возрождения: |
Заключение
Информация о литературе » Драматургия А.П. Чехова » Заключение
